В частности, станции Н-болг систем Рубежа были заново воссозданы людьми именно при помощи «Созидателя Миров», или «терфула» – так на языке строителей сети назывался комплекс из двенадцати модулей.
Сейчас лучшие специалисты корпорации изучали реликтовый корабль. Многие древние системы пребывали в плачевном состоянии, на грани отказов и поломок, но их ремонт пока не представлялся возможным. Большинство технологий, использованных армахонтами при проектировании «Созидателя Миров», все еще находились за гранью понимания.
Флайбот пошел на посадку.
Кроме планетарной верфи, под защитным куполом располагались исследовательский центр корпорации «Прометей» и небольшой городок, где проживали сотрудники с высшим уровнем допуска.
Здания утопали в зелени парков, здесь царили адаптивные экосистемы, разработанные и апробированные еще на Пандоре.
По левому борту промелькнули три столба сияния, похожего на мутное стекло, – локальные зоны, внутри которых время ускорено в тысячи раз. Справа располагались точно такие же энергетические формации, но пронзительно-изумрудного цвета, – там время замедлялось до состояния стазиса.
На краю посадочной площадки, под сенью обрамляющих ее деревьев Егора поджидала девушка.
На вид ей было лет двадцать пять. Тонкие черты лица неуловимо повторяли облик Бестужева, смягчая их женственностью.
– Здравствуй. – Он обнял дочь.
Мишель прижалась к нему. В последний год они виделись редко, и каждая встреча для Егора была мучительна, но лишь в первые мгновения, пока между отцом и дочерью проскальзывали едва уловимые обонянием простого человека флюиды.
Хондийские феромоны. Медиаторы поведения, присущие насекомоподобным существам, регламентирующие жизнь муравейника, иерархию особей…
Много лет назад, на далекой, уже ставшей легендой Пандоре, Егору Бестужеву ради выживания горстки людей пришлось имплантировать себе хондийский нерв.
Думалось, что чужеродные нервные ткани и связанные с ними железы, при помощи которых он мог управлять живыми кораблями иной цивилизации, удастся удалить, когда в них отпадет необходимость, но Нерв – так мысленно называл его Егор, – необратимо встроился в метаболизм человека.
Бестужев смирился, но разве мог он предположить, что вынужденная имплантация, исковеркавшая его жизнь, внезапно даст генетический рецидив?
Эти мгновения всегда мучительны.
Мишель воспринимала их стойко. В отличие от отца она с младенчества привыкла ощущать себя не только человеком.
А вот Егору все давалось через боль, мучительное раздвоение личности, осознание того, что дочь никогда не встретит обыкновенную человеческую любовь.
Ее чувства, ее восприятие мира с рождения деформированы.
Сегодня это воспринималось особенно остро. Железы на ладонях продолжали источать сложные флюиды. В языке запахов хонди нет оттенков отеческой нежности, им чужды подобные понятия, и Мишель встревоженно подняла взгляд.
В детстве ей нравилось ощущать себя царицей, неким высшим иерархическим существом, но, повзрослев, она стала иначе воспринимать эти флюиды.
Борьба между человеческим сознанием и его искажениями, навязанными хондийским нервом, для отца так и не завершилась. Он не сумел принять Нерв.
– Ты чем-то встревожен? – тихо, но настойчиво спросила она.
– Голоден. – Он ушел от темы, хотел подмигнуть дочери, но щеку внезапно свело нервным тиком.
– Пап, что происходит? – Мишель заметила, что отец непроизвольно сжал кулаки. Костяшки его пальцев побелели от напряжения, но ведь это глупо, так не остановишь сочащиеся из ладоней запахи! – Пойдем. – Она взяла его под руку. – Сейчас пройдет.
– Уже… – хрипло ответил он, волевым усилием обуздывая Нерв. – Извини. Плохой день.
– Эшор? Опять он какую-то пакость затеял?
– Информацию к размышлению подкинул. Родиона сегодня видела?
– Да. – Они свернули к исследовательскому центру корпорации. – Он в крыле нейрокибернетики. Вместе со Стременковым.
– Пошли к ним.
– Ты же вроде хотел пообедать?
– Позже. Эшор доставил одну запись, с которой нужно разобраться. Хочу, чтобы и ты взглянула.
– А что на ней?
– Неизвестные корабли. И один из них вполне может оказаться человеческим. Хотя судить еще рано.
Мишель удивилась и обрадовалась:
– Пап, если найдем еще один человеческий анклав, это же здорово!
– Не все так просто, – скупо ответил он. – Впрочем, сама сейчас увидишь. Данные я передал пару часов назад. Предварительная обработка уже должна завершиться. Прежде всего надо датировать запись.
Дочь была заинтригована.
– А откуда ее взял Эшор?
– Получил от морфов. А те приняли случайно, по межзвездной сети. Не исключаю, что сигнал мог блуждать в гиперкосмосе столетия, если не больше.
– В таком случае на записи корабль армахонтов? И ты его не смог опознать?!
– Не смог. Ничего подобного в базе данных «Созидателя Миров» нет.
– Ого! – удивилась она. – Не терпится взглянуть!
Егор Бестужев, Родион Бутов и Павел Стременков дружили с детства.
Жизнь не щадила их, швыряла в стремнину событий, разделяла во времени и пространстве, вела извилистыми, тернистыми тропами борьбы за выживание.
«Ровесники…» – Мысль отдавала невольной горечью, особенно когда они встречались в узком кругу.
На Пандоре Егору довелось совершить несколько переходов во времени. Друзья состарились. Если Бестужев выглядел сейчас лет на пятьдесят, то Стременкову дашь все сто. А вот Бутов энергичен, подтянут – старость и немощь ему претят.